Федор Сволочь (Theodor Bastard): Смерть за нашим плечом, как наш советчик

Буквально час назад отзвучал третий киевский концерт прекрасных и загадочных музыкантов Theodor Bastard. Эта российская группа, часть песен которой исполняется на никому не понятном языке, заехала к нам в рамках своего летнего турне Европой. А мы воспользовались случаем, чтобы пообщаться с лидером и создателем проекта – Федором Сволочью. Что из этого вышло, читайте дальше.

Начнем с готики. Знакомы ли вы с Украинским Готическим порталом?

Федор: Нет, к сожалению не знаком.

А вообще с готикой у вас как? По вашему мнению, какое отношение группа имела к готике раньше, лет  10 назад, и какое сейчас?

Федор: Мне кажется, прежде всего, готика – это стиль в архитектуре. Готическая архитектура, она же изначально впитала в себя европейские и одновременно какие-то восточные корни. И в этом смысле мы, конечно, близки к готике, потому что мы тоже черпаем вдохновение и в европейской музыке, и в восточной музыке. Что касается субкультуры – я, честно говоря, не знаю. Готикой что раньше называли? Bauhaus. Что сейчас – я не знаю.

Сейчас в готике очень много разных стилей, которые сильно разветвились…

Федор: Но я за этим не слежу, если честно. Вообще. Я народную музыку люблю больше слушать.

Но, например, 10 лет назад вашу музыку приписывали чисто к готической субкультуре. А сейчас уже больше этно, фолк и другое подобное.

Федор: Это, понимаете, журналисты. Им нужно какой-то ярлычок поставить, как-то определить коллектив, чтобы было проще о нем писать. Я, честно говоря, не знаю. Готика – это что-то такое в искусстве – черное, летучие мыши… От меня это далеко. Вот серьезно. Для меня больше важна музыка какая-то этническая, восточная. Но готическая… Ну, например, Bauhaus я когда-то слушал. Joy Division мне нравится, правда. Joy Division – это здорово. Не знаю, готика это уже, или пост-панк. Что еще из английского… Siouxsie and the Banshees.  Да, хороши.

А современную, к примеру, немецкую готику слушаете?

Федор: Нет. Я не знаю ничего из немецкой музыки современной. Мне нравятся композиторы, например, есть Карл Орф. «Кармина Бурана» – отлично, очень хорошая вещь. Бах, Бетховен и Вагнер, конечно же. Да, о Вагнере я читал, о его жизни и о том, сколько он пытался поставить свои произведения. Пример Вагнера меня в этом смысле очень вдохновляет. То, что он писал и собственные журналы о теории собственной музыки. Его выгнали из Германии, он поселился в Швейцарии. О том, что он на каких-то демонстрациях булыжники кидал в голову полицейским. Вагнер в этом смысле очень вдохновляющий персонаж. Безусловно. А современные – я вот не знаю… Rammstein – это же готика?

Очень попсовая готика. 🙂

Федор: Ну да, вот Rammstein мы знаем. Не то, чтобы любим, но вроде да – готика такая. У нас многие ходят на Rammstein. Depeche Mode не готика, нет?

Думаю больше нет, чем да. 🙂

Федор: Ну, вот что-то такое – Depeche Mode был неплохой концерт, тут недавно ходили – очень понравилось. Хоть я их никогда не слушал, но у них было отличное шоу. В принципе в этом духе очень здорово. А вот немецкая именно… А! Нет, сейчас скажу. Мне очень нравится проект Haus Arafna. Лейбла Galakthorrö. У них же еще проект November Novelet – потрясающий! И итальянцы… как же их зовут? «Still Air» у них альбом называется. Эх, не помню как зовут… (имелись ввиду Kirlian Camera и их альбом 2009 года – прим. автора)

А такой жанр как дарк-фолк интересует? Знакомы с ним?

Федор: Я знаю дарк-фолк. Current 93 и еще… Death In June. Death In June как-то брали наши барабаны, когда в Петербурге и Москве выступали. Просили в долг, мы им там одолжили и они стучали. Там же такая музыка – они в масках и под гитару.

Понравилось?

Федор: Мне кажется это как русский рок, но только на немецком языке, точнее на английском. И они с таким флагом каким-то выступали… Один под гитару играет, ну как у костра, а другой в маске стучит по барабанах. Показалось как-то по-домашнему. Очень такая камерная музыка. Вот потом случилось, что мы организовали концерт памяти Джона Бэланса, на который приехал Питер Кристоферсон вторая половинка Coil.

Когда это было?

Федор: Это было ровно через год после смерти Джона Бэлланса. Второго участника Coil. Был сильный концерт, да. Приехал Кристоферсон в Петербург из Таиланда, в Москве отказался выступать. Мы водочки с Кристоферсоном выпили на сцене прямо и это было, да… ощущения очень сильные. Да и сам концерт. Coil – это сильный проект. Очень сильный. Я не знаю, к готике его причисляют, не к готике, но с Coil мы вот выступали и я реально этим горжусь. Потому что энергия была очень сильная. Мы в то время сделали еще кавер на «Love’s Secret Domain», а Кристоферсон стоял прямо в зале и слушал. А ведь Coil на меня очень большое впечатление еще в юности произвел, а тут мы и они на одной сцене. И когда Кристоферсон умер, я переживал это буквально как потеряю близкого друга.

Да и в целом Coil – это же гениально. И как арт-проект – он интересный, вкусный. Из  этой же тусовки Industrial Records я еще очень люблю Nurse With Wound. Обожаю! Стэплтон – гений! Я вот его альбомы слушаю и «Sugar Fish Drink», и «Rock ‘n Roll Station»… Но это нельзя назвать готикой, никаким ни пост-панком – чистый экспериментал. Вот где-то близким даже к Театру Яда, такому проекту российскому, если знаете.

Да, замечательный проект.

Федор: Да, Ян Никитин, тоже год назад умер. Какая-то черная полоса. Для нас это было тоже такое погружение вот в эту атмосферу. А так для меня сильные проекты из прошлого, если мы говорим о прошлом, это Nurse With Wound, Театр Яда и Coil, наверное.

Кстати, будет концерт Nurse With Wound совсем скоро в Москве. Собираетесь?

Федор: Я не знаю, собираюсь или нет. Я могу на него не прийти, но при этом Стэплтона люблю всей душой. Я слушаю его записи и для меня это такой авангард, это такое искреннее творчество. И если сравнивать, то все-таки Current 93 и Death In June  – не мое. Мне кажется, что это такое под гитару, такое вот более попсовое. Я понимаю, что разные ребята в миллитари одежде приходят и для них это живые боги, но для меня нет. Я вижу в этом много профанации. Может сами по себе они нормальные парни там, все дружат друг с другом, но Стэплтон – это другое. Я может жестко ответил, кого-то обижу, но не хотел. Я реально так чувствую.

Эстетика вашей музыки и песен за последние годы значительно поменялась и я бы сказала в сторону позитива. Это потому, что поменялось ваше мировоззрение в целом? Расскажите немного о своей жизненной позиции и философии.

Федор: Если честно, то нам плевать на широкую аудиторию. Но в жизни столько мрачных вещей, в жизни очень много дерьма – если вот так вот прямо говорить. И если его умножать своим существованием, добавлять еще масштаба этому апокалипсису, то жить вообще не захочется. Поэтому, мы просто стараемся отразить что-то в духовном смысле, если ты достигаешь определенного такого самоощущения, то все здорово. Нет грусти. Ведь, мы все умрем. Смерть за нашим плечом, как наш советчик. Всегда рядом, всегда с нами. Всегда с тобой рядом смерть. Сидит и шепчет что-то. Она тебя настигнет рано или поздно. Любого слушателя. Все мы здесь через 100 лет будем мертвы. Целые цивилизации, целые континенты будут мертвы. Будут другие люди жить, не мы. Но они этого не осознают. Цивилизация коллапсирует уже от этого. Забивает испуганный неизбежность мозг – рекламой, какими-то там трюками масс-медиа, только бы забыть о том, что смерть рядом. И все это веселье в современной культуре прировнено к какому-то такому бездушному, бездумному шутовству. У нас веселье другое немножко. Мы люди, осознающие смерть и перед лицом смерти танцующие просто. По большому счету, мы все должны осознать, что мы умрем и пока мы не умерли, давайте будем дарить друг другу свободу и радость.

Вы случайно оккультизмом не интересуетесь? Много в вашей музыке вещей, которые намекают. 

Федор: Ну, это же такой общий термин. Я, конечно, интересовался теориями Гурджиева. Мне очень нравится Гурджиев, но он спорный персонаж, конечно. И его ученик Петр Успенский тоже. Но, тем не менее, интересные персонажи. Кастанеда тоже. Эдмунд Гуссерль, может быть философ, но тоже в нем что-то есть от этого. Как это в музыке проявляется? Я не знаю. То есть, нет такого, что у нас есть философская доктрина, которую мы транслируем через музыку. Нет. Но просто без философии, мне кажется, невозможно творчество в принципе. У тебя должна быть внутренняя позиция, так или иначе она как-то проявляется. Оккультно, не оккультно – я верю в какие-то мистические вещи, я чувствую их. Голоса наших предков, в нашу землю. В то единство, которое ощущаешь, когда находишься где-то в диких местах, в лесу, в тайге, и ты сливаешься с этой природой, со всем, что тебя окружает, и понимаешь – вот оно, настоящее! В большом городе этого нет. Вот так, да.

Вам никогда не предлагали писать музыку к фильмам? Расскажите, каким должен быть и о чем тот идеальный фильм с вашим саундтреком.

Федор: Писали один раз музыку к фильмам. Это фильм «Загадки нашего Я». Он в широком прокате не был. Тоже про каких-то сумасшедших людей, которые там какие-то глубины исследуют. Мы написали, саундтрек выпустили. В принципе интересно. Еще к чему-то писали, но такого чтобы к блокбастеру, такого вот не было. Я люблю кино. Уважаю Параджанова очень и Ходоровски, Алехандро Ходоровски – вообще потрясающий! Он сам пишет музыку к своим фильмам. Вот, Дэвид Линч – отличный режиссер. Очень чувствует музыку, очень чувствует фактуру. Тарковский конечно, куда без него и Бергман. Ну и очень люблю Гаса Ван Сента. У него нет яркой музыки в фильмах, но это гениальный режиссер. Вроде ничего не происходит, все скучно. Но для меня лично вот лучший современный американский режиссер – это Гас Ван Сент. Из наших же современников – разве, что балабанов и тот умер… Ну не знаю. А кто живой, не знаю, предложат – подумаем. Может быть и выйдет что-то.

А какого жанра должен быть фильм, чтобы ваша музыка хорошо вписалась в него?

Федор: Понимаешь, там должны быть какие-то корни. Что-то должно быть настоящее. Не должен быть фильм просто игровой, про бандитов. Может быть и не драма, но вот есть такой фильм «Поезд на Дарджилинг» – он может быть такой трагикомедией, но все-таки в нашем творчестве духовный поиск, он большую роль играет. И фильм, мне кажется, он должен быть где-то рядом. Как-то занимать это место. То есть потому, что разные режиссеры по-разному делают какие-то решения кинематографические. И очень много фальши в современном кино. А по большому счету мне кажется все должно быть очень естественно. Вот пошло она так – так и пошло. Такое кино. Мне кажется Дэвид Линч чувствует, реально чувствует музыку. Но он сам ее и пишет часто. Для меня Линч, это такой как бы голливудский Ходоровски. А сам Ходоровски – еще жив, слава Богу. Очень старенький, потрясающий тоже. Фильмы его просто огромное впечатление производят. А кто еще? Ну, вот Бертолуччи – пусть он старый там пердун, как говорят, снимает только про малолеток – но он потрясающий. Он умеет передать вот этот визуальный язык кино, которого так не хватает. А Фрэнсис Форд Коппола? Как сейчас ругают Фрэнсиса Форда Копполу?! То, что он не умеет снимать, впал в старческий маразм. А мне все равно кажется, что он потрясающий режиссер. Понимаешь? И вот я их могу понять и с ними было бы интересно работать.

А кто из русских самый близкий?

Федор: Не помню, как зовут… который снял «Возвращение»… про отцов и детей. А, вот «Дикое Поле» внука Калатозова прекрасный фильм. Но в принципе русских очень мало хороших. Очень многие ругают Михалкова. А на самом деле, на мой взгляд, Михалков очень крутой режиссер. Вот он берет сюрреализм и его транслирует в массы. Все обругали «Утомленные солнцем, часть вторая», а по большому счету такого странного кино я давно не видел. И Михалков, я знаю, что он в своем духе работает. И я знаю, что он сложный. И что он может херню снять, мягко говоря. Но в принципе он очень интересный режиссер. Он ни под кого не подстраивается, он четко снимает, что хочет и этим он симпатичен! А все говорят «тааак… Михалок, опять дерьмо снял!». А он клевый! Мне кажется, что у него есть свой характер. И он берет и делает то, что считает нужным. Его все в России ругают… А он и как актер хороший! Вот он играет в некоторых фильмах – «Жмурки», например, Балабанова. А, кстати, Балабанов! Вот тоже умер недавно… А ведь потрясающий режиссер! Вот его последний фильм – «Я тоже хочу». Просто такой глубокий фильм… И вот тоже, Балабанова многие в России не любят, говорят, русофил, ничего не понимает, очень чернуха у него такая, да. А «Я тоже хочу» – потрясающее кино! Легкое, мягкое и про смерть. Он прочувствовал это, просек. Мне нравится и я понимаю Балабанова. Вообще для меня кино, часто как глоток воздуха, я очень много его смотрю – корейское кино, японское кино, голландское кино, иранское кино. Я мог хвалить, уважать, но если вернуться к Балабанову – когда я смотрю фильм нашего сильного режиссера, у меня все равно это вызывает больше страсти, больше эмоций, чем любой иностранный фильм. Не западный. Потому, что наши умеют попасть в душу  – наши, это я имею ввиду и украинцев, русских, белорусов. Я же не разделяю. Для меня нет разделений. Серьезно. Украинец снял фильм – а мне то что? А для меня он как русский фильм, потому что я так чувствую. Потому что он так чувствует. Потому, что да – есть общее ощущение свободы славянской, единения такого.

А, кстати, украинский язык как воспринимаете? В общем.

Федор: Многими русскими украинский язык воспринимается как деревенская копия русского языка, т.е. русский провинциальный язык. Я, конечно, так не думаю. Мне кажется, что украинский язык очень красивый. Но при этом… Я чувствую, что это язык какой-то древнерусский, не очень современный. Я антиглобалист по мироощущению. Мне кажется, что каждый народ должен иметь право на самоопределение. Чем меньше у нас будут по размеру государства, тем лучше будут люди жить и тем интереснее будут культурные различия. Я полностью за это. И мне очень нравится, что Украина выбрала свой самостоятельный путь, но иногда пугает, что этот путь может завести Украину очень далеко от России. Мы же братья! Давайте уж не отдаляться! Знаешь ли, не дай бог начнется война – все русские пойдут за Украину. Пойдут и будут воевать – это правда. Как в свое время, когда была война в Югославии, когда было Косово кровавое, очень многие русские добровольцами туда пошли за сербов. А тут Украина, еще ближе и роднее. И  никто в России не воспринимает Украину как что-то чужеродное. Все пойдут как один. Вы наши братья и это нельзя забывать. И братья иногда могут быть злобными, не очень приятными, обиженными на то, но это же все мелочь, и зачастую зависит не от народа а от правителей.

Что-то мы уже ушли в политику, давайте вернемся к нашим вопросам. Чем живете и интересуетесь кроме музыки? Есть какое-то глобальное интересное занятие? Или музыка воспринимается и как работа, и как хобби, и как отдых?

Федор: Мы много путешествуем кроме музыки. То есть это в основном какие-то поездки на Урал, в Среднюю Азию. В Иране был, в Ливане был, в Афганистане, в Ираке, в Сирии. Для нас это очень важно. Почувствовать дух народа, там люди потрясающие на самом деле. То, что с ними делает мировая политика, Америка в том числе, это очень грустно. От событий в Сирии – у меня разрывается сердце.

Что-то мы уже ушли в политику, давайте вернемся к нашим вопросам. Чем живете и интересуетесь кроме музыки? Есть какое-то глобальное интересное занятие? Или музыка воспринимается и как работа, и как хобби, и как отдых?

Федор: Мы много путешествуем кроме музыки. То есть это в основном какие-то поездки на Урал, в Среднюю Азию. В Иране был, в Ливане был, в Афганистане, в Ираке, в Сирии. Для нас это очень важно. Почувствовать дух народа, там люди потрясающие на самом деле. То, что с ними делает мировая политика, Америка в том числе, это очень грустно. От событий в Сирии – у меня разрывается сердце.

Это как часть вдохновения для музыки?

Федор: Я не знаю. Я не рассматриваю это как технологию. Просто приезжаешь туда и чувствуешь – да, эти люди, они твои. В Иране я хотел просто остаться. Все говорят – Иран, ядерное оружие, все такие плохие там. А там люди просто святые. Мы оставили на площади центральной в Исфахане, которая одна из самых больших площадей в мире, больше всего людей через нее проходит, сумку с фотоаппаратом, которая стоит пару тысяч долларов, с объективами, дорогой фотоаппарат очень. Оставили, забыли и ушли. Ночью вспоминаем – забыли сумку. Наутро приходим, а сумка там же. Это очень проходимая площадь, там тысячи людей. Никто ничего не взял! Это отражает реалии. Меня лично это очень впечатлило. И как нам помогали там люди в горах. И азербайджанцы, которые живут на территории Ирана. И для меня это важней чем любая чепуха, которой кормят нас по телевизору.

Как впечатления от последнего тура? Какая страна или город понравились больше всего? И как впечатления от концерта в Киеве? Третьего уже, кстати.

Федор: Концерт в Киеве – было мало народу. Что-то они обленились, мы же можем в следующий раз не приехать. Во Львове даже было больше! Может не в сезон, но у нас в Будапеште было в пять раз больше. В Румынии тоже, в Калининграде вообще какой-то биток. И за Киев немножко обидно. Дело в том, что в следующий раз из-за этого нас организаторы могут и не пригласить. Мы очень благодарны тем, кто пришел. Но тем, кто не пришел – ребята, где вы?! Мы не приедем просто в следующий раз, потому что нас не пригласят просто. Во Львове по посещаемости был круче концерт, чем в Киеве. И это странно – Львов поменьше город и нас там меньше знают.
Во Львове вы были первый раз, а в Киеве – третий.

Федор: Может быть. Но при этом мы в Питере выступаем каждые полгода с сольным концертом и публика только растет. Т.е. для нас это немножко странно – почему Киев сдал позиции. Удивление просто.

Есть ли у вас огромная «музыкальная» цель? Например, собирать стадионы с сольным концертом в каком-либо городе или стране.

Федор: Вообще такой цели нет. Только самоощущение. Поймал чувство, какой-то кайф и все. Неважно сколько людей. Мы просто вот делаем это. Это как у Гражданской Обороны песня – «хватит, убирайтесь вон, мы играем для себя! Вам все равно нас не понять». Вот примерно так. Только нас понимает тот, кто приходит на концерты, но такой цели «мы вас завоюем, мы соберем стадионы» – вообще такого нет. Нам такого не нужно. Я считаю, что когда кто-то ставит музыка = заработок, он теряет в творчестве, он теряет в ауре своей, он теряет в своей карме. Потому что не может музыка быть заработком. Музыка должна быть от души. Кем угодно, дворником работай, но если ты хочешь как-то заработать – не иди в музыку.